Генералиссимус князь Суворов - Страница 149

149

Четырьмя днями раньше этого повеления, последовало еще одно; однородное с данным Салтыкову. на котором тот в своих требованиях и основывался, но Суворов его получил или одновременно с указом о назначении Румянцева главнокомандующим, или всего одним днем раньше. Этим распоряжением предписывались следующие меры. Русских подданных, служащих в бывших польских полках, или уволить от службы, кто того желает, или перевести в другие внутренние войска, по назначению военной коллегии; таким же образом поступить с несостоящими в русском подданстве, но оставшимися верными. Так как из войск графа Салтыкова отделяется значительная часть для действий в Польше, под начальством князя Репнина, то Суворову занять все пространство от Егорлыка до Могилева и расположить войска так, чтобы пресечь бывшим польским полкам всякую возможность к сборам, к побегам или к чему-либо худшему, а затем приступить к их роспуску. Граф Салтыков будет делать тоже самое в своем районе; Суворову действовать с ним в полном согласии и единодушии. Вслед за этим повелением, Суворов получил еще одно, где говорилось о замысле Косцюшки поднять в Крыму восстание, перебить там всех Русских и сжечь флот, а потому предписывалось ему, Суворову, принять должные меры .

Суворов приступил безотлагательно к выполнению трудной задачи по обезоружению польско-русских войск. Этот спех, этот расчет — не упустить ни одного дня, доказали и при настоящем случае верность Суворовского военного взгляда. Впоследствии стало известно, что три легкоконные бригады и два пехотных полка предполагали 2 июня собраться для ухода в Польшу, и кое-где эскадроны начали было уже стягиваться, но прослышав про движение Суворова, приостановились: пусть-де пройдет куда его посылают, в Польшу, а пропустив его, тронемся и мы, расчет их оказался ошибочным. Разослав по заранее составленному плану несколько отрядов и сам выступив с одним из них (всего на это употреблено 13,000 человек), Суворов со всех сторон опутал бывшие польские войска как бы паутиной. Пути бегства за границу были отрезаны, взаимная связь частей пресечена, пункты для временного содержания обезоруженных учреждены, пути для препровождения их назначены. Русские отряды обыкновенно прибывали в назначенный пункт внезапно, захватывали и обезоруживали прежде всего главный караул, затем распространялись по окрестным селениям и делали то же самое; подобным же образом поступали они и со всеми людьми, прибывающими в полковую штаб-квартиру. Приказано было вести дело с осторожностью и мягкостью до тех пор, пока не будет оказано явного сопротивления; так и исполнялось, и сопротивления нигде не встретилось. Вся операция была не только хорошо обдумана, но и с замечательною точностью исполнена. Все обошлось без крупных недоразумений и ошибок; дело началось 26 мая выступлением Суворова из Балты, а окончилось 2 июня в Белой Церкви: 8000 человек обезоружены на протяжении нескольких сот верст мирно, не прибегая к употреблению оружия, без пролития капли крови .

Успешно, но не в такой степени гладко и не так скоро, было окончено разоружение и распущение бывших польских полков и в районе графа П. Салтыкова. Строгий, требовательный Румянцев не был им доволен, тогда как Суворов удовлетворил его вполне. Об окончании сложного и трудного дела Румянцев донес Императрице; Екатерина поблагодарила его и поручила передать её благодарность Суворову.

Был доволен Румянцевым и Суворов. Как только в мае Румянцев принял общее начальство, Суворов приветствовал его письмом: «вступая паки под высокое предводительство вашего сиятельства, поручаю себя продолжению вашей древней милости». В разгар операции обезоружения и роспуска польских войск, он в частных письмах своих продолжает отзываться о Румянцеве с почтительным уважением, величая его своим «почтенным начальником, Велисарием, Нестором». Прожив в Белой Церкви не менее 10 или 15 дней, для следовавших за оконченною операциею распоряжений по выдаче паспортов, жалованья и проч., — Суворов проехал к Румянцеву, в его имение, недалеко от Киева, с нелицемерною радостью с ним свиделся и обнял его от всей души. Румянцев принял его приветливо, оставил у себя обедать, беседовал с ним о текущих событиях, о положении Польши. Вероятно не миновала их беседа и доброго старого времени, — любимая тема всех стариков; а у Румянцева с Суворовым было вдобавок много общего в пережитом, было о чем вспомнить из старины, начиная с Семилетней войны, когда Суворов в чине подполковника состоял у Румянцева под начальством, и ему же обязан был первым засвидетельствованием пред Императрицей своих военных способностей и боевых заслуг .

Затем Суворов вернулся восвояси. Он распределил свои войска по лагерным стоянкам, сообразно с обстоятельствами, происходившими в Польше, и ввиду ожидаемого со стороны Турции почина неприязненных действий. Значительную долю войск он сосредоточил в Немирове, куда и сам переселился. Ожидаемая война с Турцией и уже открывшаяся с Польшей, питали в нем внутреннюю тревогу, и в голове его постоянно вертелся вопрос: что лучше — в Польшу или в Турцию? В Турцию казалось как будто лучше, но являлось опасение — быть задержанным в Херсоне «кандалами», т.е. не войной с Турцией, а одним предлогом ожидания войны. Если же война действительно состоится и будет принят прошлогодний его план, то новое опасение: «среди операциев будут выходить правила, обстоятельствам противные, и мешать производству его (плана)»; наконец «могут изменить план на иного, а меня еще посвятить каштанным котом». Потом стали ходить слухи, будто этот план передан на рассмотрение в военный совет; Суворов же, по его собственным словам, с подобными учреждениями «никогда знаться не хотел», по той простой причине, что заседающие там «политические люди не годятся в истинные капралы». Наконец Суворов пришел к окончательному убеждению: «не сули журавля в поле, дай синицу в руки», причем «журавлем» была турецкая война, а «синицей» — польская .

149