Прошел год мирной деятельности Суворова в завоеванной Польше. К акту окончательного её раздела, подписанному Россией и Австрией, присоединилась наконец и Пруссия. Предстояло выводить войска Суворова из занятой ими территории, но передать Варшаву Пруссии положено было не прежде, как Пруссаки сдадут Австрийцам Краков и другие отходящие к Австрии по акту земли, остававшиеся еще в прусских руках. Сдачу Варшавы и вывод русских войск в пределы империи, приказано было Суворову передать Дерфельдену, а самому ехать в Петербург для получения нового назначения, на что и отпущено ему 10,000 рублей. В рескрипте по этому предмету от 17 октября 1795 года, Екатерина благодарила его за все им сделанное, за искусство, деятельность и усердие; говорила, что «познает цену его службы» и заявляла свою волю на счет это дальнейшего служения: «вы будете в других употреблениях, вам свойственных, или на иных пределах империи, где мы в спокойствии не столь удостоверены». Суворов принялся заканчивать разные дела, на что потребовалось немало времени, сдал войска Дерфельдену и наконец из Варшавы выехал .
Прошлое уходило вдаль, уступая место будущему. Три с половиною года спустя, Суворов писал из Италии русскому послу в Вене, Разумовскому: «не мщением, а великодушием покорена Польша; так удобно покорить и Францию». Предшествовавшие страницы свидетельствуют, что Суворов имел право сказать эти слова. Многие думают иначе. Одни говорят, что по взятии Варшавы, Суворов приказал отрубить кисти рук у 6000 польских шляхтичей; другие утверждают, что он не сморгнув глазом, перевешал 12,000 Поляков. Знаменитый историк французской революции, руководствуясь такого рода «историческими» данными, характеризует Суворова коротко: «знаменитый своими победами в Турции и жестокостями в Польше» .
Расставшись с женой в 1784 году, Суворов, как мы знаем, поместил свою 9-летнюю дочь в Петербурге, в надежные руки Софьи Ивановны де Лафон, начальницы Смольного монастыря. Вслед затем началась его переписка с любимой Наташей, но эти первые письма не сохранились; потом он находился на службе в Петербурге, следовательно видался с дочерью лично и лишь в конце 1786 года разлучился с нею на довольно долгий срок. с этому времени, и именно к 1787 году, относится начало дошедшей до нас переписки Суворова с Суворочкой, переписки, так хорошо очерчивающей отца и сделавшей дочь известностью. Горячая привязанность Суворова к своему ребенку послужила его панегиристам темою для разыгрывания разных вариаций, в которых истина перемешана с вымыслом. Для примера укажем на одно принятое всеми на веру характерное сведение, будто разойдясь с женой, Суворов все-таки навещал по временам свой дом, чтобы взглянуть на спящую дочь, благословить ее, поцеловать и затем тотчас же уехать, не повидавшись с женой. Этого не могло быть потому, что расставшись с женой, он взял от нее и дочь.
Известиями о своих победах Суворов постоянно делился с дочерью, беседовал с нею вскользь и о других предметах, подделываясь, даже слишком, к уровню ребяческого понимания Наташи. В своих не длинных письмах он любил рассыпать нравоучительные сентенции и разного рода наставления; о жене, Наташиной матери, не упоминал никогда. После кинбурнской победы, оправившись от ран, он пишет: «Будь благочестива, благонравна, почитай свою матушку, Софью Ивановну, или она тебе выдерет уши да посадит за сухарик с водицей...... У нас драки были сильнее, нежели вы деретесь за волосы; а как вправду потанцовали, — в боку пушечная картечь, в левой руке от пули дырочка, да подо мною лошади мордочку отстрелили; насилу часов через восемь отпустили с театра в камеру... Как же весело на Черном море, на лимане: везде поют лебеди, утки, кулики, по полям жаворонки, синички, лисички, а в воде стерляди, осетры, — пропасть!» В следующем письме его читаем: «Милая моя Суворочка, письмо твое получил, ты меня так утешила, что я по обычаю моему от утехи заплакал. Кто-то тебя, мой друг, учит такому красному слогу... Куда бы я, матушка, посмотрел теперь тебя в белом платье! Как-то ты растешь? Как увидимся, не забудь мне рассказать какую-нибудь приятную историю о твоих великих мужах древности. Поклонись от меня сестрицам (монастыркам); Божие благословение с тобою». с исторической теме, которую как видно затрагивала Суворочка, писавшая вообще складно (несомненно под диктовку), Суворов возвращается и в следующих письмах. «Рад я с тобою говорить о старых и новых героях; лишь научи меня, чтоб я им последовал. Ай-да Суворочка, здравствуй душа моя в белом платье (в старшем классе), носи на здоровье, рости велика, Уж теперь-то, Наташа, какой у них (Турок) по ночам вой: собачки воют волками, коровы охают, волки блеют, козы ревут... Они (Турки) так около нас, очень много, на таких превеликих лодках, шесты большие к облакам, полотны на них на версту. На иной лодке их больше, чем у вас во всем Смольном мух-красненькие, зелененькие, синенькие, серенькие; ружья у них такие большие, как камера, где ты спишь с сестрицами». Продолжая угощать свою Суворочку или сестрицу, как он ее называл, подобными детскими гиперболамп и описаниями, Суворов в том же 1788 году ей сообщает: «В Ильин и на другой день мы были в refectoire с Турками; ай-да ох, как же мы подчивались! Пграли, бросали свинцовым большим горохом да железными кеглями в твою голову величины; у нас были такие длинные булавки да ножницы кривые и прямые, рука не попадайся, тотчас отрежут, хоть и голову... Кончилось иллюмишацией, фейерверком... С festin Турки ушли ой далеко, Богу молиться по своему и только; больше нет ничего. Прости душа моя, Христос Спаситель с тобою» .