Генералиссимус князь Суворов - Страница 212

212

Если об экспедиции Зубова строго судили дилетанты, то такому знатоку, как Суворов, имевшему вдобавок личные причины относиться к делу неприязненно, представлялась богатая тема для саркастической критики, особенно в горькие минуты. Про награждения за Дербент он пишет Хвостову, что они назначены будто за Стамбул; над производством В. Зубова в генерал-аншефы иронизирует: «граф Валериан за освобождение Грузинского царства и за завоевание знатной части Персии, стыдно сказать, генерал-аншеф; случится ему из тамошних нескольких тысяч, побить несколько десятков тысяч — и целый фельдмаршал». Официальные восхваления В. Зубова Суворов преследует сарказмами: «Граф Валериан освободил Грузинское царство, — ложь, он там и не был; лютый Махмуд — он с ним не встречался; покорение — покоряют ослушных и противоборных (а их там не было); соблюдение (здоровья (войск, — последняя ложь; здесь умирает в год 50-й человек, а там в полгода 4-й и говорят 3,000 побито; запрещено о том рассуждать под смертною казнью». Огромные потери и издержки экспедиционного корпуса в официальных сведениях умалчивались или сглаживались, но Суворов про них знал и де лился ими с Румянцевым; когда же доносились до него тревожные слухи о разных небывалых бедствиях и катастрофах экспедиции, тогда патриотическое чувство возбуждало в нем другого рода беспокойство, и он требовал от Хвостова разъяснений. Однако, несмотря на театральное значение графа Б. Зубова, Суворов опасается его конкуренции и боится подвоха. Когда назначение Суворова против Французов было уже делом окончательно решенным, он пишет Хвостову: «слышно, победитель лютого Махмуда, сдавши команду Исленьеву, скачет в Петербург. Для чего? Вы скажете, для наставлениев по Анатолии; может быть то верно, однако су-мнение, не для Французов ли?» Как бы в доказательство возможности такой перемены, он приводит и причину: «и то резон, что он послушен предписаниям, а я исполняю по обстоятельствам». Но перемена царствования одинаково наложила руку на обе экспедиции .

Относясь с иронией и сарказмом к Валериану Зубову, Суворов не отличался лучшими отношениями и к его братьям. Требовательный, неуживчивый, знавший себе цену, он в Польше успел оказать отечеству новые важные услуги, и разница между ним и другими обозначилась еще резче, А между этими другими находился фаворит, сделавшийся всесильным владыкой, которого Суворов знал за человека самого ординарного. Они стали, правда, свойственниками, но в настоящем случае это обстоятельство было не примиряющим, а обратно, потому что от свойственника больше требовалось, а между тем меньше получалось. Тоже самое произошло между Суворовым и Н. Зубовым, тестем и зятем.

Семейство Зубовых, принадлежавшее к известной, но не знатной фамилии, состояло в конце 80-х годов из отца, 4 сыновей и дочери. Отец, Александр Николаевич, дал своим детям довольно поверхностное образование и почти никакого воспитания; все они были люди заурядные. Один из них, Платон, родившийся в 1767 году и отличавшийся красотой, впрочем женственною, вышел в люди благодаря придворным интригам и покровительству Н. И. Салтыкова. За собою он потянул отца и братьев, и если они сделали служебную карьеру не одинакового уровня, то опять-таки вовсе не пропорционально своим личным достоинствам или степени служебного рвения, а в силу разных посторонних обстоятельств. Действительную службу нес только один, Николай, и однако это его не выдвинуло. Впрочем слишком большое возвышение родни было вовсе не в намерениях Платона, вследствие развившегося в нем эгоизма. Вообще он в начале своего «случая» был гораздо лучше, чем в конце. В начале он был человек не злой, не злопамятный и довольно правдивый; к новому своему положению относился довольно серьезно и добросовестно, стараясь вникать в дела, к которым вовсе не был подготовлен; не ленился и не отдавался одним забавам и удовольствиям. Но эти задатки пропали бесследно, потому что ни ум Платона Зубова не отличался глубиною, ни характер устойчивостью, и голова его закружилась на высоте, куда его забросила судьба, и до которой он своими личными средствами никогда не достиг бы.

Его испортила во-первых чрезмерная благосклонность Государыни, уже состарившейся и утратившей прежнюю энергию мысли, но болезненно сохранившей энергию чувства. Она усмотрела в Зубове не то, что в нем было, а что ей было очень желательно в нем найти, и приняла его за Потемкина. Карьера Потемкина создалась не одними его государственными способностями, но и личным расположением Екатерины, и последнего было больше, чем первых; карьера Зубова выросла исключительно на одном личном расположении Государыни. Его стали приучать к делам управления, выдвигать на первые места, делать опытных и даровитых государственных людей его учителями, ставя их в тень и маскируя их действительное значение. Когда такая роль самолюбивым людям не нравилась, и происходили недоразумения и столкновения между действительными и показным руководителями, первые замечали признаки неудовольствия Государыни; им оставалось или отстраняться от дел, или подчиняться и служить пьедесталом для неспособного фаворита. При этом происходила путаница и промахи, распутывать и расправлять которые должны были они же, что не всегда было легко, а иногда и вовсе невозможно. Но все это нисколько не вразумляло Государыню; она со старческим упрямством продолжала выдвигать своего любимца на самую вершину государственного здания, и сделала его таким всесильным владыкой, каким не бывал и Потемкин.

212